— Да.
— Тогда, руководи перехватом.
Фрегат двинулся за парусником и спустя всего десять минут, остановился и навис над деревянным плавсредством своим серым стальным бортом. Судно алжирцев оказалось обычной рыболовецкой шхуной, метров сорок пять в длину и десять по ширине, один косой парус, восемь человек экипажа, кормовая лебедка и сеть. Рыбаки, смуглые мужчины в чалмах и утепленных куртках, боязливо смотрели наверх, удрать не пытались, сигналов никаких не подавали, излишне не суетились и терпеливо ожидали решения своей судьбы.
Спустившись на палубу, я оперся на леера, и наши доморощенные переводчики приступили к установлению первого контакта. Для начала английский язык. Рыбаки его не понимают. Турецкий. Тоже нет. Итальянский. Полное неприятие. Вслушиваемся в их речь. Половина говорит на французском языке, который никто из нас не знает. Другая половина на каком-то восточном наречении. В их словах есть что-то знакомое, ранее уже где-то слышанное, но все равно непонятное.
— Командир, — ко мне подходит один из трабзонских наемников, воин доктора Талата, — я знаю этот язык. Они по-арабски говорят, только диалект тяжелый, и от того, который я учил, он сильно отличается.
— Ну, общаться-то с ними можешь?
— Что рыбаки говорят, все разберу, да и они меня должны понимать.
— Отлично. До тех пор, пока мы не покинем этих мест, назначаешься на должность переводчика с полуторным окладом.
— Есть! — козырнул наемник.
Посмотрев вниз, я спросил рыбаков:
— Кто из вас старший?
— Я, — ответил один из них и взмахнул ладонью.
— Поднимайся наверх.
Матросы палубной команды закрепили шторм-трап, рыбацкая шхуна или как она здесь называлась фелюга, подошла вплотную к борту и назвавшийся старшим алжирец сноровисто вскарабкался на борт «Ветрогона». Вскоре он оказался передо мной, и самое первое впечатление о жителе местных берегов было противоречивым. С виду, совершенно обычный человек слегка за тридцать, среднего роста, черноволосый, несколько крючковатый нос, внимательный взгляд и морщинистые руки трудяги. Вроде бы ничего необычного, с подобными людьми я и ранее общался. Однако было одно «но», от араба шел настолько необычный и терпкий мускусный запах, что вынести его с непривычки было тяжеловато. Густой и тяжелый аромат из смеси пота, незнакомых мне специй и сырой козлиной шерсти. Примерно таким был этот запах и подобного ему я до сих пор нигде не встречал. Впрочем, это только личные впечатления, и пообщаться с рыбаком они мне не помешали.
— Кто вы? — оглядев стоящих на палубе моряков и десантников, спросил алжирец.
— Здесь вопросы задаю я. Ты понял?
— Да-да, — закивал алжирец.
Дальше между нами состоялся двухчасовой разговор, во время которого выяснилось, что старшего рыбака зовут Али Нумани, и он ловит рыбу не абы для кого, а для самого султана Фархада Абуталеба, который является властителем пустыни Сахара, городов Бискра, Константина, Джельфа, Бужи и Алжир. Из рассказа рыбака я узнал, что этот султан является потомком берберов, которые в Черное Трехлетие сохранили численный состав своего народа и спасли свои жизни в бескрайних песках Сахары и горах Атлас. Лет двадцать пять назад жители пустыни из племен кабилов и туарегов объединились, вышли к побережью, покорили всех немногочисленных арабов, которые уцелели в государстве Алжир, и теперь пытаются построить свою маленькую империю.
Пока у берберов это получается неплохо: города расчищаются от развалин, восстаний против их власти нет, а между племенами царит мир. Так, никуда не торопясь и понимая, что время работает на них, они расширяют свою территорию, и восстанавливают технический потенциал. Походов за море коренные жители Северной Африки еще не предпринимали, но сухопутную моторизованную разведку в сторону Марокко и Туниса, ведут постоянно. Благо, техника в пустыне сохраняется неплохо, черного золота у них хватает, а переработка сырой нефти в бензин и дизельное топливо отлажена очень хорошо.
Выводы из разговора с арабом я сделал следующие. Во-первых, нападать на Алжир не следует, у местных жителей нет серьезного флота, но есть неплохая армия, броневики, пушки и минометы. Во вторых, у берберов имеется нефть, сохранился кое-какой технический потенциал, и они стремятся приподняться на более высокую технологическую ступень, чем та, на которой они находятся сейчас. Значит, с ними можно торговать. В третьих, если с ними наладить добрые отношения, то есть возможность в их лице обрести реального союзника, который может помочь нам в борьбе с Альянсом. Разумеется, если султан Фархад Абуталеб не дурак, и поймет всю опасность от сил Игнасио Каннингема и его адмиралов. По словам рыбака, султан мужик башковитый и продуманный, так что мы должны с ним договориться.
Быстро прикинув местные расклады, я приказал отпустить рыбаков. Через Али Нумани передал султану мое почтение, и известил его о том, что завтра «Ветрогон» войдет в порт Алжир. Мы идем с миром и желаем провести дружественные переговоры с властителем Фархадом. Перспективы сотрудничества казались мне настолько заманчивыми, что я решил рискнуть, первым сойти на берег и лично пообщаться с местной властью. Как ни подумай, а арабы наши корабли рассмотрели хорошо, и если подробно расскажут обо всем, что они видели, то берберы должны осознать нашу мощь. Значит, сразу стрелять не станут.
Вечер и ночь мы дрейфовали вдоль темных и пустынных берегов Северной Африки, а утром, заурчали движки, вспенилась под винтами вода, а на мачтах и флагштоках взвились флаги Кубанской Конфедерации. Два часа хода и эскадра делится. Десантные транспорты остаются на рейде и занимают наиболее удобную якорную стоянку, а фрегат сбавляет ход до среднего и, в сопровождении трех вооруженных деревянных шхун водоизмещение под семьсот тонн каждая, входит в порт. Скоков оглядывает местную инфраструктуру, почти все причалы порушены временем и морской волной, но пара центральных пирсов, подходит под нашу швартовку, и именно к ним он направляет «Ветрогона».